Достаточно было кому-нибудь проведать, что дочь покойного барона все это время была с принцем, – и никакие оправдания, никакие попытки что-то объяснить не спасли бы его, ибо ложь кузена получила бы подтверждение, против которого у Валерия не было оружия. Он даже сперва подумал, что Нумедидесу каким-то образом удалось пронюхать правду о них с Релатой, и теперь он вознамерился использовать это в своих интересах… Но почти сразу же понял, что это невозможно. Если бы его злобный братец хоть на миг заподозрил, что слова его могут оказаться истиной, он не остановился бы перед чем-нибудь еще более гнусным.
Но король не сказал Валерию ничего. Он не пожелал говорить даже о чудовищных обвинениях, брошенных в лицо его наследнику сыном барона Тиберия. И горячность Валерия, его клятвенные заверения и мольбы воспринял отстраненно и устало, точно все давно уже решил для себя и теперь желает лишь одного: чтобы вся эта злосчастная история была как можно скорее предана забвению. Собственно, именно затем он и призвал к себе племянника – объявить, что никакого дознания не будет, ни чтобы доказать его вину, ни чтобы ее опровергнуть.
Однако, сказал Вилер, для всех будет лучше, если Валерий на время удалится в Шамар. Пусть страсти улягутся и злые языки успокоятся. Поменьше напоминать о себе, таков был совет правителя.
По сути, он отправлял племянника в бессрочную ссылку.
И вот, не прошло и четверти клепсидры, как наследник Антуйского дома вновь дерзает напомнить о себе. Валерий понимал, что совершает непоправимую ошибку. Он уже было принялся искать путей к отступлению… но тут же взял себя в руки.
Угораздил его Нергал вмешаться – значит, так тому и быть!
И последствия собственной глупости надлежит принять с достоинством, невозмутимо, как подобает принцу крови. Невольно при этой мысли он выпрямился, расправил плечи, взгляд сделался суров, а губы, сжавшись, превратились в подобие трещины в граните. А впрочем, почему глупости? Может, это сам Митра подставил ему немедийца и стражников? И то, что он снова направляется к Вилеру, не случайность, а умысел Огнекудрого…
Барон Амальрик Торский усмехнулся, заметив восхищенные взгляды, что бросали по сторонам его конвоиры. Бедные мужланы! Хранители спокойствия! Хотели поймать крупный улов, но рыбка-то оказалась чересчур велика для вашей дырявой верши. Вот идите теперь, краснея и потея, словно юные школяры под взглядом портовой шлюхи.
Но Валерий, Валерий-то каков! Не погнушался обратить венценосное внимание на их скорбную группу. А казалось бы, после того, что произошло недавно на Малом Выходе, ему должно быть ни до чего… Странно, что он вообще здесь. Конечно, Вилеру поднимать шум вокруг этого дела ни к чему. А вот выслать племянничка подальше – это другое дело. По крайней мере, он, Амальрик на месте короля сделал бы именно так.
Подальше от придворных глаз – в шамарскую глушь!
Конечно, идти к самому Вилеру ему было не с руки. Проще было бы предстать пред ясные очи командира Черных Драконов. Тот быстро бы замял дело. Барон вспомнил, как они хохотали, когда за кубком вина вместе придумывали, как будут обводить вокруг пальца доверчивых аквилонских мятежников. Неплохо они, Зандра побери, разыграли эту сценку в храме Асуры… Да, лучше бы к Альвию! Но теперь уж ничего не поделаешь – к королю, так к королю!
Он поправил черный локон, выбившийся из-под золоченой сеточки на голове, и взбил кружевной манжет. Интересно, что скажет тарантийский венценосец, когда они предстанут пред светлые очи всей гурьбой. Кстати, будет любопытно понаблюдать за тем, как дядюшка отреагирует на появление своего несносного племянника. Вряд ли он станет топать ногами и брызгать слюной, но опытный глаз и ухо и из простого молчания могут вытянуть немало интересного.
Он искоса посмотрел на Валерия. Взгляд его, рассекая наружную оболочку, умел проникнуть внутрь, в самую суть предметов и явлений, однако взгляд этот был подобен весам менялы. Точно так же он взвешивал, оценивал, с безукоризненной точностью определяя, какую пользу может извлечь от увиденного; прочее же, что не имело непосредственной ценности для него, проскальзывало мимо, не вызывая ни интереса, ни сострадания. И потому, в отличие от стражников, в принце немедиец видел сейчас лишь сломленного обстоятельствами и коварством врагов человека, лишенного монаршей милости, который более никак не может быть полезен ему в его планах. Даже то, что теперь он доподлинно знал – Валерий непричастен к разгрому Амилии, не меняло его отношения к принцу.
Наконец они остановились перед огромными позолоченными дверями, украшенными затейливым орнаментом в виде солнечных лучей. Стражники в форме Черных Драконов, презрительно посмотрев на своих раскрасневшихся собратьев, коротко поклонились Валерию и скрестили перед входом алебарды. Даже принцу крови не дозволялось входить к венценосцу без доклада.
Молчаливый дворецкий в серебристой ливрее принял их мечи и провел к правителю Аквилонии почти сразу же, точно тот заранее ожидал их появления. Это было нарушением дворцового этикета, и Амальрик насторожился.
Что-то тут не так.
Никогда прежде Его Величество Вилер Третий не принимал бельверуского дуайена, не заставив его потомиться в ожидании хотя бы пару поворотов клепсидры… и уж, тем более, никогда не встречал его так, как сегодня. Что-то домашнее, странно трогательное было в том, как поднялся им навстречу из глубокого кресла король, отложив книгу, которую держал на коленях, заложив пальцем страницу, поскольку не было под рукой закладки, и потому остановившемуся в нерешительности – он хотел было сделать шаг навстречу вошедшим, но не мог двинуться, ибо тяжелый фолиант на столике грозил захлопнуться… Наконец, с виноватой улыбкой правитель Аквилонии сделал приглашающий жест рукой, одновременно жестом отпустив эскорт вошедших гвардейцев и дворецкого.
Амальрик с принцем приблизились.
Стражники, смущенные, застыли в дверях, низко склонив головы, не решаясь поднять взгляд на монарха.
– А, племянник! Что привело тебя сюда? – спросил Вилер, точно не виделся с Валерием только что. – И вы, барон… Я как раз собирался послать за вами.
Амальрик поклонился.
– Ваше Величество, я вынужден взывать к вашей мудрости и милосердию.
– Лэйо посланника, как обычно, был безукоризненным.
– Ваши подданные… – не оборачиваясь, он сделал жест в сторону жавшихся у двери стражников, проклинавших, должно быть, про себя самый миг, когда им вздумалось связаться с немедийцем. – Ваши подданные нанесли оскорбление мне и, в моем лице, сюзерену Немедии. Я прошу правосудия и, надеюсь, виновным воздастся по заслугам!